Цитаты из фильма «Кислород»

В каждой женщине есть два танцора, и каждая женщина поглощает кислород. Но не каждая женщина сама является кислородом.

Бог у нас только по выходным, а в середине недели мы его не почитаем.

Сказано: «Не судите, да не судимы будете». Сказано: «Не судите, да не судимы будете», — и сказано это в оправдание отсутствия памяти. Иными словами, если у кого-нибудь застрелят из охотничьего ружья любимого человека, то не осудить стрелявшего можно только одним способом — забыть об убийце. Навсегда забыть о существовании ружей, убийц и любимых людей. Но не делать вид, что забыл, а забыть по-настоящему, устроить в своем мозгу клиническую амнезию. И вот когда мать жены Александра из Серпухова наконец-то узнала о том, что зять зарубил лопатой ее родную дочь в огороде, то на следующий же день после суда над ним забыла о его существовании, тем самым перестала осуждать убийцу своей дочери и тем самым не судила его более строгим материнским судом.

Может, я была бы счастлива там, где нет кислородного голодания.

Потому что только «безумной любовью» можно оправдать «безумную ненависть». И наоборот.

А в каждом человеке есть два танцора: правое и левое. Один танцор — правое, другой — левое. Два легких танцора. Два легких. Правое легкое и левое. В каждом человеке два танцора — его правое и левое легкое. Легкие танцуют, и человек получает кислород. Если взять лопату, ударить по груди человека в районе легких, то танцы прекратятся. Легкие не танцуют, кислород прекращает поступать.

Всё на свете происходит от двух вещей — от жажды воздуха и безумной любви.

Если взять двух собак с помоек Москвы и Серпухова, то окажется, что блохи московского пса ведут род свой от блох, кусавших собаку Станиславского, а блохи серпуховской псины — прямые потомки блох, евших безродную сучку деда Серёги, который сам в своё время ел этих блох, когда сдирал шкуру с собаки своей для того, чтобы и её съесть (после того, как сообщили ему, что только так можно вылечиться от туберкулёза).

И никакие очки ни за 300, ни за 500, ни за 1000 долларов не помогут разглядеть в пьяной девице в чёрных туфлях и белых носках уважающую себя женщину, а в куче ребят, присевших на корточки возле магазина, — имеющих хоть какие-нибудь жизненные цели мужчин.

И каждый раз, когда она оставалась наедине с мужчиной и слушала его слова о любви, в её голове рождались похожие слова. Только эта Саша из большого города никогда не произносила их вслух, а все свои чувства выражала то улыбкой, то поворотом головы, то хитро прищуривая глаза. Потому что эта знакомая Саша всегда вела себя как актриса художественного фильма про любовь, потому что только в таких отношениях между мужчиной и женщиной есть кислород.

А моя знакомая Саша из большого города только два раза клялась небом и один раз землёй. Но зато в любви она клялась неоднократно. Потому что у неё было очень большое сердце, похожее на двуспальную кровать с цветными европейскими простынями, залитыми соками из разных фруктов. И каждый раз, когда она проводила ночь с мужчиной — кроме мужа, разумеется, потому что замуж она вышла случайно, но все её связи с другими мужчинами случайными не были, — каждый раз она испытывала чувство любви.

И вот если человечеству сказали «не убей», а кислорода вдоволь не предоставили, то всегда найдётся Санёк из маленького провинциального городка, который для того, чтобы жить, для того, чтобы лёгкие танцевали в груди, возьмёт кислородную лопату и убьёт некислородную жену. И будет дышать полными лёгкими. Потому что, когда говорили «не убей», у него плеер был в ушах, и танцоры увлекали его в другую страну — страну, где только танцы и кислород.

Он сказал, что изрубил свою жену лопатой, потому что полюбил другую женщину, потому что у жены были волосы черного цвета, а у той, которую он полюбил, рыжего. Потому что в девушке с черными волосами и короткими толстыми пальцами на руках нет и не будет кислорода. А в девушке с рыжими волосами, тонкими пальцами и мужским именем Саша кислород есть.

Представьте, какое огромное сердце должно быть у мужчины, чтобы в нём могли поместиться все женщины, на которых он смотрит с вожделением? Это даже не сердце, а большая двухспальная кровать, простыни которой залиты семяизвержениями.

И вот лучше курите траву, ешьте яблоки и пейте сок, чем вы будете валяться пьяными на полу перед телевизором и клясться небом, землей и Иерусалимом, что вас соблазнила реклама, внушившая через телеэкран, какие продукты необходимо покупать, чтобы иметь право жить на этой земле. И вот чтобы иметь право жить на этой земле, нужно научиться дышать воздухом, иметь деньги на покупку этого воздуха и ни в коем случае не подсесть на кислород, потому что, если ты плотно подсядешь на кислород, то ни деньги, ни медицинские препараты, ни даже смерть не смогут ограничить ту жажду красоты и свободы, которую ты приобретешь.

А если клясться в любви и не любить, то это уже говно собачье, а не кислородный фильм, а если любить и не клясться, то это уже немецкое порно, а если встречаться с разными мужчинами, а любить только одного человека, то это уже похоже на русский кинематограф про березы и поля.

… А уже землёй она поклялась, когда её рвало от водки с пельменями, которыми её накормили друзья этого парня, с которым она изменяла мужу. В первый раз в жизни, потому что до этого она ничего подобного не ела. Тогда она поклялась землёй, на которую блевала, что больше никогда не будет есть эти смертельные русские продукты, в которых нет ни одной частицы кислорода, а только тошнота и великодержавный пафос.

А когда шла она в своём платье из льна по улицам этого города, где до сих пор снимают фильмы про революцию без всяких декораций, то даже собакам было стыдно за свою провинциальную шерсть.

Он поцеловал её не в щеку, не в губы, не в лоб, не в шею, не в ухо, не в плечо, не в грудь, не в живот, не в спину, не в бедро, не в ягодицы, не в ноги, не во все эти перечисленные места, а поцеловал ее, и прямо на улице, среди белого дня.

Лопат не хватит и ваганек не напасёшься на всю эту людскую массу, задыхающуюся без кислорода под озоно-аэрозольной дырой.