Изнутри Галактика выглядела как сплошной хаос, как сумбурный итог миллиардолетней игры в огненные костяшки.
Цитаты из книги «Рассказы о пилоте Пирксе»
Хотя я, может быть настолько близок к шизофрении, что мне все кажется возможным.
Тогда вся наша человечность — это только сумма наших дефектов, наших изъянов, нашего несовершенства; это то, чем мы хотели быть и чем быть не можем, не умеем, то есть просто зазор между идеалом и его осуществлением?
Что не исполнилось, то наверняка уже не исполнится; нужно с этим примириться молча, без страха и, если удастся, без отчаяния.
Скорее тут пригодилась бы философия, чем космодромия: стоицизм, фатализм и даже, если Вычислитель вдруг невероятно ошибся, кое-что из эсхатологии.
Лишь в ограничении познается мастер.
В обязанности свидетеля не входит забавлять трибунал притчами и анекдотами.
Ад начался в девять.
Ее борьба с земным притяжением напоминала агонию, полную отчаяния.
Одеваться не хотелось: в невесомости это оборачивалось сложной процедурой, состоящей из серии неуверенных скачков и возни с отдельными частями туалета.
Конечно, сейчас не год спокойного солнца. Дозы радиации не безвредны.
Атмосфера есть атмосфера: ее отсутствие сильно дает о себе знать.
Они шли на скорости, от которой, как их безмятежно предупредил водитель, «рано или поздно вытекут глаза».
Космос не поменяешь местами с чем-то еще, как дерево; потому-то, должно быть, мы перед ним так беспомощны.
Человек подчас легче познается в его отношении к роботам, чем к людям.
Все интеллектроники знают или, во всяком случае, делают вид, будто знают, какие молекулярные процессы и токи вызывают те или иные реакции или ответы автомата, и поэтому отвергают любые предположения об их разумности как абсолютную чушь.
Целыми сутками видеть собственную физиономию, словно впечатанную в стену, и волей-неволей следить за всеми ее ужимками — занятия не слишком приятное.
Старый — еще не исторический.
Ведь каждый человек — это ходячая геологическая формация, прошедшая через тысячу раскаленных эпох и еще через тысячу — ледниковых, когда слои оседали на слои… Сначала тот, начальный, первый и потому ни с чем не сравнимый мир ребенка до знакомства с языком, — мир, который позже гибнет, поглощенный стихией речи, но все же таится где-то на дне. Это вторжение красок, форм и запахов в мозг, вторжение через органы чувств, открывшихся сразу после рождения… и лишь потом начинается разделение на мир и не-мир, то есть на «не-я» и «я». Ну а потом — это половодье гормонов, эти противоречивые, на разных уровнях программы влечений и убеждений… История формирования человека — это история сражений мозга с самим собой.
Наука — это согласие на бренность и ничтожество индивидуума, который и возникает-то в результате статистической игры сперматозоидов, борющихся за первенство в оплодотворении яйца. Это согласие на бренность, на необратимость, на отсутствие возмездия и высшей справедливости и придельного познания, предельного понимания всего сущего, — такое согласие могло бы быть даже героическим, когда б не то, что сами творцы науки не отдают себе отчета в том, что они действительно творят!