Цитаты из книги «Любовь во время чумы»

Любовь, как ничто другое, — природный талант. Или умеешь это от рождения, или не сумеешь никогда.

«Ты обращаешься со мной так, словно я какой-то там», — говорил он. А она, рассмеявшись смехом вольной самки, отвечала: «Наоборот, словно тебя никакого тут».

… мудрее жизни ничего не придумаешь.

… никто на свете не может сравниться с поэтами в здравомыслии, как не сравнятся с ними в упорстве самые упорные каменотесы, а в практичности и коварстве — самые ловкие управляющие.

Каждый человек — хозяин собственной смерти, и в наших силах лишь одно — в урочный час помочь человеку умереть без страха и без боли.

В восемьдесят один год он имел достаточно ясную голову, чтобы понимать: теперь к этому миру его привязывают лишь слабые ниточки, которые могут, не причинив боли, оборваться просто от того, что во сне он перевернется на другой бок, и если он делал все возможное. чтобы сохранить их, то лишь потому, что боялся в потемках смерти не найти Бога.

С некоторых пор единственной его темой стали воспоминания о прекрасных моментах прошлого, то был его потаенный путь к облегчению души. Ибо в этом он нуждался больше всего: через рот выплеснуть то, что накопилось в душе.

Предстояло научить ее думать о любви, как о благодати, которая вовсе не является средством для чего-то, но есть сама по себе начало и конец всего.

Его личный ад, длившийся более полувека, уготовал ему еще много смертельных испытаний, которые он намеревался встретить с еще большим жаром, большими страданиями и большей любовью, чем все предыдущие, потому что они — последние.

Все, что ушло с возрастом, восполнялось характером и старательной умелостью.

Страшнее худого здоровья только худая слава.

Начиная писать, он был готов подвергнуть свое терпение величайшему испытанию, во всяком случае, ждать до тех пор, пока не станет совершенно очевидно, что он теряет время уникальным, не укладывающимся в голове образом.

Скоро мне стукнет сто лет, я видел всякие перемены, даже светила перемещались во Вселенной, и только одного не видел – перемен в этой стране. И конституции новые принимают, и законы всякие, и войны начинаются каждые три месяца, а все равно – живем, как прежде.

Я предпочитаю находить язык непосредственно с Богом.

Светская жизнь, представлявшаяся ей такой туманной, пока она её не знала, на деле обернулась всего-навсего системой заученных слов, которыми люди общества заполняли свою жизнь, чтобы не перерезать друг друга.

Она была рядом с ним почти двадцать лет, однако же в этом сонном городе, где каждому было известно все, вплоть до государственных секретов, об их отношениях не знал никто.

Тайная жизнь с мужчиной, который никогда не принадлежал ей полностью, жизнь, в которой не однажды случались мгновенные вспышки счастья, не так уж плоха. Наоборот: его жизненный опыт свидетельствовал, что, возможно, как раз это придавало ей прелесть.

Я не верю в Бога, но я его боюсь.

Никто не спал так красиво, как она, – будто летела в танце, прижав одну руку ко лбу, – но никто и не свирепел, как она, если случалось потревожить ее, думая, что она спит, в то время как она уже не спала.

Доктор Урбино упорно не признавался, что терпеть не может животных, и отговаривался на этот счет всякими научными побасенками и философическими предлогами, которые могли убедить кого угодно, но не его жену. Он говорил, что те, кто слишком любит животных, способны на страшные жестокости по отношению к людям. Он говорил, что собаки вовсе не верны, а угодливы, что кошки — предательское племя, что павлины — вестники смерти, попугаи ара — всего-навсего обременительное украшение, кролики разжигают вожделение, обезьяны заражают бешеным сластолюбием, а петухи вообще прокляты, ибо по петушиному крику от Христа отреклись трижды.