Утренние симптомы были идеальны для того, чтобы не чувствовать себя счастливым: кости болели с самого рассвета.
Цитаты из книги «Вспоминая моих грустных шлюх»
Живыми оставались только глаза, прозрачные и жестокие, и по ним я понял, что по сути своей она не изменилась.
Когда в тридцать два года я остался один, то перебрался в комнату, которая была родительской спальней, открыл проходную в библиотеку и начал распродавать все, что было лишнем для моей жизни, и оказалось, что это почти все, за исключением книг и пианолы с валиками.
Наконец-то настала истинная жизнь и сердце мое спасено, оно умрет лишь от великой любви в счастливой агонии в один прекрасный день, после того как я проживу сто лет.
Слава — это толстая синьора, которая не спит с тобой, но когда просыпаешься, она стоит у постели и смотрит.
— Почему ты не известил меня заранее?
— Вдохновение не оповещает.
Ситуация разрастается тихо, как пятно крови, и захлёстывает нас, сказал я. Редактор, уже издали, крикнул:
— Не кровью, маэстро, а дерьмом.
Мне показалось, что одна из прелестей старости — это те заигрывания, которые позволяют себе молоденькие приятельницы, считая, что ты уже вне игры.
Женщина никогда не простит, если мужчина пренебрёг ею в первую брачную ночь.
Это нормально для вашего возраста, сказал он.
— В таком случае, — сказал я ему, — ненормален мой возраст.
Ребенком я услышал, что когда человек умирает, вши, в ужасе расползаются по подушке, к стыду близких. Это так поразило меня, что я дал остричь себя наголо, когда пошел в школу, а ту жиденькую растительность, которая у меня осталась, я мою свирепым мылом. Другими словами, как я теперь понимаю, чувство стыда у меня сформировалось лучше, чем представление о смерти.
Невозможно в конце концов не стать тем, кем тебя считают другие.
Любовь слишком поздно научила меня, что человек приводит себя в порядок, одевается и душится духами для кого-то, а у меня никогда не было — для кого.
Единственные Девы, которые остались на свете, это — вы, рожденные в августе под этим знаком.
Не заблуждайтесь: тихие сумасшедшие приближают будущее.
Я обнаружил, что дисциплинированность — вовсе не мое достоинство, но всего лишь реакция на собственную бесшабашность; что я выгляжу щедрым, чтобы скрыть свою мелочность, что слыву осторожным, потому что таю зломыслие, что умиротворитель я не по натуре, а из боязни дать волю подавляемым порывам бешенства, и что пунктуален лишь затем, чтобы не знали, как мало я ценю чужое время. И наконец, я открыл, что любовь — вовсе не состояние души, но знак Зодиака.
Ревность знает больше, чем правда.
Я всегда считал, что выражение умереть от любви — не более чем поэтическая вольность. В тот вечер, возвращаясь домой без кота и без нее, я убедился, что не просто можно умереть, но что я сам, старый и без никого, умираю из-за любви.
И еще я понял, что правда и другое: ни на что на свете я не променял бы наслаждение своим страданием.
Я не соблазнялся на ее гнусные предложения, она же не верила в чистоту моих принципов. Мораль – дело времени, говаривала она со злорадной усмешкой, придет пора, сам убедишься.
… необоримая сила, которая движет миром, вовсе не счастливая любовь, а любовь несчастная.