Цитаты Сесиль

Достаточно причин, чтобы быть счастливой и молчать.

Быть может, ее доброта была утонченной формой ума, а то и просто равнодушия.

— … Попробуй на практике — и сразу найдешь себе хахаля.
— С чего это ты решила, что я его ищу?
— Конечно, ищешь. Мы все ищем, но, как говорят в деревне, «мужа не ищут с вилами в руке!»

Безусловно, феминизм переживает беспрецедентный эффект бумеранга. Занявшись областью мужских фантазмов, оставленных без внимания феминистками, новые амазонки ринулись в бой за брачные узы и успешно! Они охотятся за своими жертвами в спортивных клубах, в сумерках они собираются вокруг своих любимых ям, наполненных водой, — в барах курортных отелей… Они выискивают свои доспехи в дорогих магазинах белья…

Нет, ты не можешь себе представить: всю жизнь я зубрила, чтобы быть образованной, интересной, а в конечном счёте во мне видят только… Только… Тело. Постель. Вся моя система ценностей рушится.

— По-твоему, Золушка расчётливая?
— Ну это уж ты перегнула.
— Ты хочешь сказать, что у неё прагматичный ум?
— Возможно… хотя я не знаю, что это значит.
— Ну, скажем, это синоним слова «реалистка».
— Ну и мозги у тебя…

— Я чувствую себя Золушкой.
— Обожаю этот мультфильм! Принц меняет всю её жизнь, он видит в ней то, чего никто не увидел…
— Извини, но по-моему ты не совсем поняла этот фильм.
— Не поняла?
— Ты уж меня извини, ты у нас девушка умная и всё такое, но принц женится на ней только после того, как её крёстная подарила ей платье от Версаче и очиститель кожи. Пока она ишачила на мачеху и одевалась в дешёвом универмаге — чихать он на неё хотел.
— Да нет же, «Золушка» — сказка о том, что всё воздаётся по заслугам! Это хорошая девушка, которая случайно находит свою любовь.
— Случайно? Она же роняет там свою дорогую тапочку. Почему, как ты думаешь?
— Потому что была уже полночь, а она обещала вернуться рано.
— А вот и нет — для того, чтобы он искал её!

— Кто эта баба?
— Миссионерка.
— Если она миссионерка, то почему одета как шлюха?
— Имел в виду позу.

У меня другая мораль: не можете принять людей такими как есть, — уйдите. Не пытайтесь их менять. Обычно это уже бесполезно.

Я тщетно подыскивала какую-нибудь красивую уклончивую фразу. Я не хотела за него замуж. Я любила его, но не хотела за него замуж. Я вообще не хотела ни за кого замуж, я устала.

Знаю, — сказала я, — я молодое, здоровое и безмозглое существо, весёлое и глупое.

Какими пленительными показались мне вдруг два минувших года, веселых и суматошных, два года, от которых еще недавно я с такой легкостью готова была отречься… Иметь право думать что хочешь, думать дурно или вообще почти не думать, право жить, как тебе нравится, быть такой, как тебе нравится. Не могу сказать «быть самой собой», потому что я всего только податливая глина, но иметь право отвергать навязанную тебе форму.

Потом я растягивалась на берегу, зачерпывала целую горсть песка и, пропуская между пальцами желтоватую ласковую струйку, думала, что вот так же утекает время, что это нехитрая мысль и что нехитрые мысли приятны.

Вообще-то я сторонилась студентов университета, грубых, поглощенных собой и еще более того – собственной молодостью: они видели в ней источник для переживаний или повод для скуки.

На дне я заметила вдруг восхитительную раковину — розовую с голубым. Я нырнула за ней и до самого обеда не выпускала её из рук, гладкую, обкатанную. Я решила, что это мой талисман и я буду хранить его до конца лета. Не знаю, как это вышло, что я её не потеряла, хотя всегда всё теряю. Сейчас я держу её в руке, розовую, тёплую, и мне хочется плакать.

— Хочешь, поговорим? — сказал он.
— О чем? — спросила я. — Ты ненавидишь объяснения, я тоже. Они ни к чему не ведут.

Я охотно повторяла парадоксы, вроде фразы Оскара Уайльда: «Грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Я уверовала в эти слова, думаю, куда более безоговорочно, чем если бы применяла их на практике. Я считала, что моя жизнь должна строиться на этом девизе, вдохновляться им, рождаться из него как некий штамп наизнанку. Я не хотела принимать в расчет пустоты существования, его переменчивость, повседневные добрые чувства. В идеале я рисовала себе жизнь как сплошную цепь низостей и подлостей.

Он держал меня на руках, прижав к себе, моя голова лежала у него на плече. В эту минуту я его любила. Он был такой же золотистый, милый и нежный, как я сама, и он меня оберегал. Когда его губы нашли мои, я, как и он, задрожала от наслаждения — в нашем поцелуе не было ни угрызений, ни стыда, было только жадное, прерываемое шепотом узнавание. Потом я вырвалась и поплыла к лодке, которую сносило течением. Я окунула лицо в воду, чтобы прийти в себя, освежиться… Вода была зелёная. Меня захлестнуло чувство беззаботного, безоблачного счастья.

Но было так приятно подчиняться своим порывам, а потом раскаиваться в них…

Это незнакомое чувство, преследующие меня своей вкрадчивой тоской, я не решаюсь назвать, дать ему прекрасное и торжественное имя — грусть. Это такое всепоглощающее, такое эгоистическое чувство, что я почти стыжусь его, а грусть всегда внушала мне уважение. А теперь что-то раздражающее и мягкое, как шелк обволакивает меня и отчуждает от других.