Целыми днями мы валялись на пляже, подставляя голые тела солнцу. Быть голыми, без выкладки, без оружия, без формы, – это само по себе уже равносильно миру.
Цитаты Роберт Локамп
Мы подыскали три чудесных платья. Пат явно оживилась от этой игры. Она отнеслась к ней совершенно серьёзно, — вечерние платья были её слабостью. Мы подобрали заодно всё, что было необходимо к ним, и она всё больше загоралась. Её глаза блестели. Я стоял рядом с ней слушал её, смеялся и думал, до чего же страшно любить женщину и быть бедным.
Но что за проклятый ужас! Миллионы людей здоровы! Почему же она больна?
Дерзость — лучшее средство борьбы против закона.
Иронию я ценю, но не ту, что направлена против меня.
— Ты ничего не прощаешь! Я уже давно забыла об этом.
— А я нет. Я не забываю так легко.
— А надо бы…
Я оглянулся. Паровоз извергал дым и искры. С тяжким, черным грохотом мчался он сквозь синюю ночь. Мы обгоняли поезд — но мы возвращались в город, где такси, ремонтные мастерские и меблированные комнаты. А паровоз грохотал вдоль рек, лесов и полей в какие-то дали, в мир приключений.
Словно налитые свинцом, мы недвижно восседали за стойкой бара. Плескалась какая-то музыка, и бытие наше было светлым и сильным. Оно мощно разлилось в нашей груди, мы позабыли про ожидавшие нас беспросветно унылые меблированные комнаты, забыли про отчаяние всего нашего существования, и стойка бара преобразилась в капитанский мостик корабля жизни, на котором мы шумно врывались в будущее.
Театры, концерты, книги – я почти утратил вкус ко всем этим буржуазным привычкам. Они не были в духе времен. Политика была сама по себе в достаточной мере театром, ежевечерняя стрельба заменяла концерты, а огромная книга людской нужды убеждала больше целых библиотек.
Для алкоголиков грипп, к сожалению, сущие пустяки; больше того, настоящие пропойцы иной раз начинают буквально расцветать и даже жиреть от гриппа.
Девушка сидела молча рядом со мной; свет и тени, проникавшие сквозь стекло, скользили по ее лицу. Иногда я посматривал на нее; я снова вспомнил вечер, когда впервые увидел ее. Лицо ее стало серьезнее, оно казалось мне более чужим, чем за ужином, но очень красивым; это лицо еще тогда поразило меня и не давало больше покоя. Было в нем что-то от таинственной тишины, которая свойственна природе – деревьям, облакам, животным, — а иногда и женщине.
Проститутки — самые суровые, но вместе с тем и самые сентиментальные создания.
Уж коли еврей возвращается обратно, то он покупает. Когда возвращается христианин, он еще долго не покупает. Он требует с полдюжины пробных поездок, чтобы экономить на такси, и после всего вдруг вспоминает, что вместо машины ему нужно приобрести оборудование для кухни.
— Наш мир создавал сумасшедший, который, глядя на чудесное разнообразие жизни, не придумал ничего лучшего, как уничтожать её.
— А потом создавать заново!
— А чем ты занималась?
— Да, собственно, ничем. Просто так — жила для себя.
— За это хвалю! Нет ничего прекраснее.
Врач всегда должен надеяться — такая уж у него профессия. (Врач всегда надеется, такова уж его профессия)
От пробора до кончика носа я был сама гроза, а от носа до подбородка — мирным пейзажем под весенним солнышком.
Мне думалось, что он больше не любит эту женщину; но он привык к ней, а для бухгалтера привычка могла быть сильнее любви.
Жизнь чудовищно измельчала. Она свелась к одной только мучительной борьбе за убогое, голое существование.
— Посмотри на пчел, – сказал я и остановился. – Откуда они взялись в центре города? <...>
— Голову даю наотрез, что они прилетают с какого-нибудь крестьянского двора. Просто они хорошо знают свой путь… – он прищурил глаза, – а мы вот не знаем…