Цитаты Жан-Батист Мольер

Повязка спала с глаз: я вас узнал вполне;
В испорченных сердцах не нужно места мне.

У каждого своя манера веселиться.

Все люди так гнусны, так жалки мне они!
Быть умным в их глазах — да боже сохрани!

Дорина.
Но…
Г-жа Пернель.
Милая моя! Я замечаю часто,
Что слишком ты дерзка и чересчур горласта.
Советов не прошу я у нахальных слуг.
Дамис.
Однако…
Г-жа Пернель.
Ты дурак, мой драгоценный внук,
А поумнеть пора — уж лет тебе немало.
Я сына своего сто раз предупреждала,
Что отпрыск у него — изрядный обормот,
С который горюшка он досыта хлебнёт.
Мариана.
Но, бабушка…
Г-жа Пернель.
Никак промолвила словечко.
Тихоня внученька? Смиренная овечка?
Ох, скромница! Боюсь, пословица о ней,
Что в тихом омуте полным-полно чертей.

Я стал совсем другим от этих с ним бесед:
Отныне у меня привязанностей нет,
И я уже ничем не дорожу на свете;
Пусть у меня умрут брат, мать, жена и дети,
Я этим огорчусь вот столько, ей же ей!

На все, что будит в вас такое беспокойство,
Смотрю спокойно я, как на людские свойства.
И так же оскорбить меня бы не могло
Увидеть у людей порок, и ложь, и зло,
Как ястреба найти не странно плотоядным,
Мартышку — хитрою, а волка — кровожадным.

Струф, стриф, строф, страф. Этот каспатин — балшой велмош, балшой велмош, а эта каспаша — ух, какой снатна тама, ух, какой снатна тама!

Кой чёрт понёс его на эту галеру?

Блаженству на земле без страсти не бывать.
Любовью кто пренебрегает,
Тому и счастья не знавать.

Вправе ли вы гордиться своим происхождением? И что сделали вы, чтобы оправдать своё звание дворянина? Вы думаете, что для этого достаточно носить громкое имя и иметь герб? И неужели благородство происхождения что-либо значит при таком бесчестном образе жизни? Нет, нет, происхождение — ничто без добродетели! Мы причастны к славе наших предков лишь тогда, когда стараемся походить на них. И лучи их славы, падающие на нас, обязывают нас блюсти свою честь, следовать по их стопам и не ронять их высоких доблестей, если мы хотим считать себя их достойными потомками. Ничего не значит, что вы происходите от своих предков; они отреклись бы от вас, и всё, чем они себя прославили, не даст вам никаких преимуществ. Напротив, в блеске их доблести ваше бесчестие ещё чернее. Слава их — это светоч, ярко озаряющий всю гнусность ваших поступков. И знайте, наконец, что дворянин, ведущий дурной образ жизни, — чудовище, что чистота нравов — первое условие истинного благородства и что я меньше обращаю внимания на имя, которым человек подписывается, чем на дела, которые он совершает, и выше ставлю сына какого-нибудь ключника, если он честный человек, чем сына монарха, если он живёт, как вы.

Да, моде следовать — так люди говорят —
Носить не для себя — для света свой наряд.
Так не угодно ль вам еще меня бесславить,
Мне ваших щеголей в пример достойный ставить
И понуждать меня к ношенью узких шляп,
Скроенных так, чтоб мозг в них немощный иззяб?
Иль накладных волос, разросшихся безмерно,
Чтоб утонуло в них лицо мое наверно.

Считаться с большинством необходимо всем.
К себе внимание приковывать зачем?
Все крайности претят; разумному не надо
Ни пышности в словах, ни пышного наряда:
Следить спокойно он, чуждаясь пустяков,
За переменами в обычаях готов.

Ну, что бы ни было, стою на том же я,
И лучшей из одежд останется моя.
Потребна шляпа мне — пусть будет и не модной, —
Чтоб голову прикрыть она была пригодной;
Порядочный комзол — его я удлинил,
Чтоб в холе и тепле желудок мой варил;
Штаны, скроенные по мерке, как пристало,
И обувь, чтобы в ней нога не изнывала,
Как деды умные носили в свой черед,
Кому не по душе, пусть спину повернет.

Ужели ж разницы для вас нет никакой
Меж верой истинной и верой показной?

Вы полагаете, что женщины должны,
Услыша вздорные любовные признанья,
Излить всем напоказ своё негодованье
С закатываньем глаз, заламываньем рук?
Такие выходки меня смешат, мой друг.
Мы разом можем быть и строги и учтивы,
И, признаюсь, претят мне пылкие порывы:
Иная женщина так свято честь блюдет,
Чуть что — и ноготки и зубы пустит в ход.
Я мерю нравственность совсем иною мерой:
Быть честною женой не значит быть мегерой.
Холодной строгостью, не тратя лишних сил,
Скорее остужу я неуместный пыл.

Людей, как есть они, такими я беру;
Терплю безропотно их жалкую игру.
Иное ни к чему меня не привело бы.
И, право, мне покой мудрее вашей злобы.

Высоконравственна и впрямь сия персона.
Но какова была она во время оно?
Ей старость помогла соблазны побороть.
Да, крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть.
Встарь, избалована вниманьем и успехом,
Привержена была она к мирским утехам.
Однако время шло. У гаснул блеск очей,
Ушли поклонники, и свет забыл о ней.
Тут, видя, что, увы, красы ее увяли,
Оранта сделалась поборницей морали.
У нас таких особ немалое число:
Терять поклонников кокеткам тяжело,
И чтобы вновь привлечь внимание, с годами
Они становятся завзятыми ханжами.
Их страсть — судить людей. И как суров их суд!Нет, милосердия они не признают.
На совести чужой выискивают пятна,
Но не из добрых чувств — из зависти, понятно.
Злит этих праведниц: зачем доступны нам
Те радости, что им уже не по зубам?

Ваш грех, что чересчур вы были легковерны,
Но подозрительность есть грех настолько скверный,
Что, если к крайностям стремится так ваш дух,
Впадайте сызнова уж в первую из двух.

Так ничего гнусней и мерзостнее нет,
Чем рвенья ложного поддельно яркий цвет,
Чем эти ловкачи, продажные святоши,
Которые, наряд напялив скомороший,
Играют, не страшась на свете ничего,
Тем, что для смертного священнее всего;
Чем люди, полные своекорыстным жаром,
Которые, кормясь молитвой, как товаром,
И славу и почет купить себе хотят
Ценой умильных глаз и вздохов напрокат;

Что ни говорите, приятно трудиться для людей, способных чувствовать тонкости того или иного искусства, умеющих ценить красоты произведений и лестными знаками одобрения вознаграждать вас за труд. Да, самая приятная награда — видеть, что творение ваше признано, что вас чествуют за него рукоплесканиями. По-моему, это наилучшее воздаяние за все наши тяготы — похвала просвещённого человека доставляет наслаждение неизъяснимое.