Прощение предательства немногим отличается от самого предательства.
Цитаты Юрий Нагибин
Покой, доверие, доброта друг к другу, достоинство каждого прожитого часа, не омрачённого ни хитростью, ни скрытностью, ни задней мыслью, обладают куда большей ценностью, чем остротца разнообразия, опасных поворотов, тайных замираний.
Праздник потому и праздник, что приходит и уходит, вспыхивает, разливается огнями и угасает. Иначе он никакой не праздник, а более или менее приятная обыденность. Нескончаемый праздник печален, как на картинах Ватто.
Прежде люди скользили по моей душе, нанося царапины не более глубокие, чем карандаш на бумаге, а сейчас они топчутся внутри меня, как в трамвае.
Наступил час, когда все слова уже сказаны, и остается только плакать.
Каждый погибший откупает у гибели другого. Павлик дал себя сжечь, чтобы жил я. А я плохо распорядился его подарком. Надо все время помнить о подвиге ушедших; быть может, тогда исчезнет зло и исполнится самая заветная человеческая мечта — вернуть к жизни погибших…
Смысл любви состоит в том, чтобы с трудом отыскать бабу, которая органически не способна тебя полюбить, и бухнуть в нее все: душу, мозг, деньги, нервы.
Любить можно лишь ни за что, а если за что-то, то это уже другое чувство, тоже по-своему ценное и достойное, но нет в нём обречённости, безоглядности и бескорыстия истинной любви. Сказанное относится и к дружбе. Ты меня вынес из огня, я уступил тебе любимую женщину — мы друзья навек. Чепуха! Не надо путать дружбу ни с благодарностью, ни с чувством долга. Дружба — это когда с человеком хорошо просто так, когда исключено всякое насилие (требовательная дружба — фальшивый вымысел назидательной литературы), дружба — это счастье.
Чего только не придумывает подсознание, чтобы человек мог поступать так, как ему хочется, а не так, как нужно.
Как старый сад, уходит назад в землю целое поколение. Но все, даже самые старые, уходят недоростками. Ни про одного нельзя сказать, что он покончил счёты с жизнью. Каждый лишь собирался начать жить, ещё надеялся, ждал. Это умирают не старики, а дети, с детским легкомыслием, надеждами, с детским неведением самих себя.
Такого счастья, которое творилось бы не в ущерб другому, просто не существует. Когда вы обнимаете одну женщину, другая, иногда неведомая вам, плачет в подушку. Это же так очевидно…
Значит, верно, что человек должен отвечать за всё, что щедро приписывают случаю: внезапную забывчивость, двусмысленность обмолвки, неловкие жесты, причиняющие кому-то боль, — это всё знаки творящейся внутри нас подспудной жизни, более искренней и подлинной, чем наше внешнее сознательное поведение.
Люди поразительно недоверчивы друг к другу, все время ожидают нападения, отсюда их чудовищная агрессивность.
Суть не в том — что писать, а в том — как писать. Можно врать в сюжете — это не очень опасно, можно врать в идее — не беда; губительно врать в выражении своего чувствования мира.
Вот оно, слепое чувство любви! Никакой логики, никакого смысла, никакого расчёта, никакой правды и разума.
А потом я спросил себя: кому нужна жестокость без очищения? Чему это научит мировую душу? О чем думал господь, помешивая поварешкой свой кипящий суп? Если ты не хочешь, не можешь повторить чуда Иова, господи, то убери свои руки от мира, зверствовать здесь и без тебя умеют…
Самое тяжелое во всех настоящих несчастьях — это необходимость жить дальше.
Нельзя обнажать какие-то вещи, что-то надо знать поврозь, нельзя говорить об этом друг с другом, иначе наступает не животная — у тех всё чисто, — а сугубо человечья разнузданность.
Не надо бояться октября <...>, октябрь прекрасен, быть может, прекраснее всех месяцев года, даже мая. Май мучает надеждой, обещаниями, которые никогда не сбываются, октябрь ничего не обещает, не даёт и тени надежды, он весь в себе. А за ним — тьма, холод, слякоть, мокрый снег, огромная ночь, конец. Но как красиво сейчас! Какое золото! Какая медь! И как чудесна зелень елей в лесу и лоз над рекой! И до чего же зелена совсем не увядшая трава. А над всем — чистое голубое небо. Тверда под ногой, будто кованая, дорога, лужи подёрнуты уже не сахаристым, тающим ледком, а тёмным, непрозрачным и твёрдым. И великая пустота тихого, просквоженного от опушки к опушке леса: ни птицы, ни зверька, ни насекомого, ни шороха, ни писка, ни свиста.
Для тех, кто живет по злу, жизнь — предприятие, но для большинства людей она — состояние. И в нем главное — любовь.