Украина − это «край казаков». <...> Украина всегда стремилась к свободе. l’Ukraine pays des Cosaques. <...> L’Ukraine a toujours aspiré à être libre.
Цитаты Вольтер
… и приобрел вскоре навык находить тысячу различий там, где другие видят лишь единообразие.
Против его дома жил некто Аримаз, человек, чья грубая физиономия носила отпечаток злой души.
Лучше рискнуть и оправдать виновного, нежели осудить невиновного.
Быть слишком наблюдательным порою весьма опасно.
Любимым быть — вот счастье мудреца.
Пленники и те, которые их пленили, — солдаты, матросы, черные, коричневые, белые, мулаты и, наконец, мой капитан — все были убиты; я лежала полумёртвая под этой грудой мертвецов. Подобные сцены происходили, как всем известно, на пространстве более трёхсот лье, но при этом никто не забывал пять раз в день помолиться, согласно установлению Магомета.
Не доказано, что риск – благородное дело, но благородное дело – это почти всегда риск.
Говорят, что при виде чужого горя люди чувствуют себя менее несчастными; по мнению Зороастра, дело тут не в себялюбии, а во внутренней потребности. К несчастному человека влечет в таких случаях сходство положений. Радость счастливца была бы оскорбительной, а двое несчастных — как два слабых деревца, которые, опираясь друг на друга, противостоят буре.
О Глупость, о беременная мать,
Во все века умела ты рождать.
— Как! У вас нет монахов, которые всех поучают, ссорятся друг с другом, управляют, строят козни и сжигают инакомыслящих?
— Смею надеяться, мы здесь не сумасшедшие, — сказал старец, — все мы придерживаемся одинаковых взглядов и не понимаем, что такое ваши монахи.
События в этом мире не всегда происходят так, как того желали бы наиболее разумные из людей.
Делать что-то нудно и долго – это неправильно. Наверняка есть способ сделать легче и быстрее.
Два раза в год нам дают только вот такие полотняные панталоны, и это вся наша одежда. Если на сахароварне у негра попадает палец в жернов, ему отрезают всю руку; если он вздумает убежать, ему отрубают ногу. Со мной случилось и то и другое. Вот цена, которую мы платим за то, чтобы у вас в Европе был сахар. А между тем, когда моя мать продала меня на Гвинейском берегу за десять патагонских монет, она мне сказала: «Дорогое мое дитя, благословляй наши фетиши, почитай их всегда, они принесут тебе счастье; ты удостоился чести стать рабом наших белых господ и вместе с тем одарил богатством своих родителей». Увы! Я не знаю, одарил ли я их богатством, но сам-то я счастья не нажил. Собаки, обезьяны, попугаи в тысячу раз счастливее, чем мы; голландские жрецы, которые обратили меня в свою веру, твердят мне каждое воскресенье, что все мы — потомки Адама, белые и черные. Я не силен в генеалогии, но если проповедники говорят правду, мы и впрямь все сродни друг другу. Но подумайте сами, можно ли так ужасно обращаться с собственными родственниками?
На свете нет ничего более длинного, ибо оно мера вечности, и нет ничего более короткого, ибо его не хватает на исполнение наших намерений; нет ничего медленнее для ожидающего, ничего более быстрого для вкушающего наслаждение; оно достигает бесконечности в великом и бесконечно длится в малом; люди пренебрегают им, а потеряв жалеют; все совершается во времени; оно уничтожает недостойное в памяти потомства и дарует бессмертие великому.
Милая моя, — сказал Кандид, — когда человек влюблен, ревнив и высечен инквизицией, он себя не помнит.
Нет такого зла, которое не порождало бы добро.
Сотни раз я хотела покончить с собой, но я все еще люблю жизнь. Эта нелепая слабость, может быть, один из самых роковых наших недостатков: ведь ничего не может быть глупее, чем желание беспрерывно нести ношу, которую хочется сбросить на землю; быть в ужасе от своего существования и влачить его; словом, ласкать пожирающую нас змею, пока она не изгложет нашего сердца.
Самолюбие — это надутый воздухом шар и если его проколоть из него вырываются бури.
Желчь делает человека раздражительным и больным, но без желчи человек не мог бы жить. Все на свете опасно — и все необходимо.