Цитаты Мари Руткоски

— Ты можешь не считать меня своим другом, — сказала Кестрел Арину, — но я тебя своим считаю.

— Мои друзья мертвы? — спросила Кестрел. — Скажи мне.
— Я скажу тебе тогда, когда ты, не сопротивляясь, позволишь мне посадить себя на эту лошадь и когда я усядусь позади тебя, а ты не придумаешь хитрых способов сбросить меня на землю или сбросить нас обоих. Я скажу тебе тогда, когда мы попадем в гавань.

Она пошла следом за потоком холодного воздуха. Он вывел ее в чулан, дверь которого была открыта. У стен стояли мешки с зерном.
Но источник сквозняка был не здесь. Кестрел направилась по пустому коридору дальше. В конце его на полу лежал бледный луч света. В помещение лился холод.
Дверь на кухонный двор была открыта. В коридор, кружась, залетели несколько снежинок и исчезли.
Возможно, сейчас. Возможно, сейчас она сумеет бежать.
Кестрел сделала еще один шаг. У нее екнуло сердце.
Затем дверь распахнулась шире, в коридор полился свет и в проеме показался Арин.
Кестрел едва не ахнула от неожиданности. Арин тоже был удивлен, увидев ее. Он резко выпрямился под весом мешка с зерном, который держал на плече.

Еще одна хищная птица с острым клювом взлетела на зубчатую стену и уставилась на Арина, наклонив голову. Ее когти крепко держались за камень. Перья покрывало кружево снега.
Послание, которое принес этот ястреб, было кратким.
«Арин,
впусти меня.
Кестрел».

— От тебя пахнет мужчиной. — Он немного отодвинулся. — Где ты взяла этукуртку?
В ее голосе не отразился охвативший ее трепет:
— Выиграла.
— Кто стал твоей жертвой на этот раз?
— Какой-то моряк. В карты. Мне было холодно.
— Не стыдно, Кестрел?
— Нет, совершенно. — Она заставила свой голос звучать тверже. — Честноговоря, он отдал мне ее.
— Какой интересный у тебя был вечер. Сбежала из дворца. Украла куртку уморяка. Почему мне кажется, что это еще не все?

Арин положил сверток на диван, где сидела Кестрел.
— Новое платье означает, что на горизонте назревает важное событие.

— Одевайся, — сказал Арин.
— Выйди.
Он покачал головой:
— Я не буду смотреть.
— Правильно. Не будешь, потому что сейчас ты выйдешь.
— Я не могу оставить тебя одну.
— Не глупи. Что я могу сделать, в одиночку отвоевать город обратно, не выходя из своей гардеробной?
Арин провел рукой по волосам.
— Ты можешь убить себя.
Кестрел горько ответила:
— Я думала, по тому, как я позволила тебе и твоему другу распоряжаться мной, было понятно, что я хочу остаться в живых.
— Ты могла передумать.
— И как именно я смогу это провернуть?
— Например, повеситься на своем ремне для кинжала.
— Так забери его.
— Ты используешь одежду. Лосины.

Некоторые двери были для нее закрыты. Например, кухни. Раньше, в тот ужасный день, когда она говорила с Плутом у фонтана, было не так, но теперь, когда все знали, что Кестрел позволено ходить по дому, ее туда не впускали. В кухнях было слишком много ножей. Слишком много очагов.
Но в библиотеке и ее покоях всегда горел огонь, и Кестрел научилась, как развести его в любом другом месте. Что, если поджечь дом и надеяться бежать в суматохе?

Вы — император. Что для Вас значит общественное мнение?

— Похоже, являться без приглашения стало уже твоей дурной привычкой.
— А твоя дурная привычка — постоянно ставить людей на место. Но люди нефигуры в настольной игре. Ты не сможешь двигать ими по своей воле.

— Это не история из книжки!
— Разве нет? — спросил Тенсен. — Разве это не рассказ о том, как мальчикстал мужчиной и спас свой народ? Мне нравится этот рассказ. Однажды, несколько десятелетий назад, я играл в его постановке для геранской королевской семьи. Все закончилось счастливо.

Кестрел поняла его условие.
— Я могу это устроить.
— Я хочу иметь привилегии домашнего раба.
— Они твои.
— И право одному ходить в город. Время от времени.
— Чтобы встречаться с другом.
— На самом деле, с любимой.
Кестрел помедлила.
— Отлично, — сказала она, наконец.

— Бедняжка Амма, — сказала она, произнеся слово «мама» по-герански. — Рассказать тебе сказку, как ты рассказывала мне, когда я болела?
— Нет. Валорианцы — плохие рассказчики. Я знаю, о чем ты поведаешь: «Мы сражались. Мы победили. Конец».
— Думаю, у меня получилось бы что-нибудь получше.
Инэй тряхнула головой.
— Лучше признать то, что не можешь изменить, дитя.

— Ты обещала, — предупредила она Кестрел, когда они выходили из кареты.
Кестрел бросила на нее косой взгляд.
— Я обещала, что позволю тебе выбрать ткань для моего наряда.
— Обманщица. Я выбираю всё.

— Я десять лет был рабом. Больше я им быть не намерен. Что ты думала сегодня в карете? Что все нормально, если я всегда буду бояться прикоснуться к тебе?
— Это не имеет никакого значения. Я не дура. Тебя продали мне, чтобы ты предал меня.
— Но я тебя не знал. Я не знал, насколько ты…
— Ты прав. Ты меня не знаешь. Ты чужой.
Он оперся рукой о дверь.
— А что с валорианскими детьми? — требовательно спросила Кестрел. — Как вы поступили с ними? Их тоже отравили?
— Нет, Кестрел, разумеется, нет. О них будут заботиться. Они будут жить в достатке. С нянями. Таков был план. Ты думаешь, мы — чудовища?
— Думаю, да.

— Прости меня, — сказал он. — Плут никогда не должен был стать для тебя угрозой. Тебя не должно даже быть в этом доме. Ты оказалась в этом положении, потому что я поставил тебя в него. Держу тебя здесь. Пожалуйста, прости меня.
Ее пальцы, тонкие и сильные, замерли.
Арин рискнул прикоснуться к ее ладони, и Кестрел не отняла.

— Не сопротивляйся, — сказал он. — Гибкое нельзя сломать.

«Я хочу выразить свою признательность», — сказала портниха.
«Я ее не заслуживаю», — ответил бог.
«Тем не менее, я хочу поблагодарить тебя».
Бог не ответил. Руки портнихи не шевельнулись.
Бог сказал: «Тогда сотки мне материю себя».
Портниха вложила свои руки в его. Она поцеловала бога, и тот унес ее.

Инэй произнесла:
— Расскажу-ка я сказку, чтобы тебе стало лучше.
— Я не больна.
— Нет, больна.
— Мне не нужны сказки. Я должна проснуться.
— И что дальше?
Кестрел не знала.

Скачу — без ног, чтоб приземлиться,
А в голове моей — землица.
Без крыльев я летать пытаюсь.
Скажи-ка, как я называюсь?