Совершенство… недостижимо для людей. Несовершенство может быть превращено в преимущество. Возможно.
Цитаты Гай Гэвриел Кей
Но «знать» и «видеть» настолько далеки друг от друга, будто… будто первое — это мир, а второе — полумир тайных сил.
Так странно было осознавать, что только на краю пропасти, на пороге тьмы или святого божьего света, человек способен понять и принять стремление собственного сердца к чему-то большему. К жизни.
Мужчины рождены для горестей, но женщины знают о них больше.
Он не испытывал и доли той тревоги, которую чувствовали окружающие его люди. Его жизнь была слишком насыщенной, полной волнений, чтобы он сегодня пал духом.
Гнев и ненависть имеют пределы, которых человек слишком быстро достигает.
Люди, когда они считают, что кризис, миновал, становятся наиболее уязвимыми. Опытные военачальники на войне знают это. Любой искусный актер и драматург знает это. А также священники, жрецы, возможно, хироманты. Испытав глубокое потрясение, люди полностью готовы к следующему сверкающему чуду, возникшему из воздуха. На мгновение рождения — прорыв сквозь скорлупу в мир — накладывает отпечаток на новорожденного птенца, а следующий момент, прозрение, которое приходит потом и отмечает его душу.
Женщин трудно понять, как оказалось, но надо признаться, стоит постараться понять.
Его друг ни в чём не виноват, он только показал ему дверь — и к тому же предостерёг, — в которую он сам вошёл, покрытый шрамами от зимней битвы… Вошёл в кажущуюся тёплой, залитую светом каминов и свечей, душистую анфиладу комнат, и вышел оттуда, когда сменилось время года, с ранами, которые оказались намного более глубокими…
Пертений фактически был человеком, который умел сделаться настолько незаметным, что о его присутствии забывали. А это означало, что он слышали видел то, чего могли не услышать и не увидеть другие.
Тут Криспин ощутил нечто неожиданное, похожее на столб света, пронзивший все остальные события дня. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что это счастье.
Блэз чувствовал, что очень одинок и очень далеко от дома. Это было необычное чувство: дом давно мало что значил для него. Но люди иногда ещё имели значение.
— Скажи мне, ты станешь навязывать собственные ценности всем мужчинам и женщинам, которых встретишь?
— Вряд ли. Но боюсь, я буду навязывать их самому себе.
В любви все зависит от сохранения тайны. Моя кузина не проявила сдержанности, хотя она была очень молода, и это можно счесть оправданием. В ней было нечто неуправляемое, нечто слишком неистовое. Ненависть и любовь подстегивали ее, и она была не из тех женщин, которые принимают свою судьбу, или трудятся в стенах, построенных для ее защиты.
Все при дворе имеют гордость, и все — фигуры в игре. Во многих играх сразу — одни игры связаны с убийством, другие — со страстью, — но лишь одна игра имеет значение в конечном счете, а все другие — лишь часть ее.
Всегда ведь хотя бы частично отказываешься от собственной независимости, когда с кем-то делишь свою жизнь, верно? Но при этом связи между людьми становятся только глубже, и это отчасти компенсирует…
Она прекрасна, как обсидиан на только что выпавшем снегу… Она сверкает, как бриллиант при свечах. Она таит в себе огонь, как рубин или изумруд. Она манит обещанием опасности и тёмного забвения, в ней тот же вызов, что в войне или в горах, и мне кажется, она так же жестока как они.
Когда нельзя вернуться и нельзя стоять на месте, надо идти вперед, тут не о чем даже думать.
Удивительно, если задуматься: как наскоро принятые решения становятся твоей жизнью.
Здесь мечтать невозможно. Здесь надо терпеть, закутавшись в плащ. Кто сказал, что земное существование обещает большее?
До того дня, когда понимаешь, что тебя собираются убить, и с искренним изумлением осознаешь, что хочешь жить. Что жизнь почему-то все еще горит внутри, как упрямые угольки в костре, более жгучие, чем страсть или горе.