Цитаты Дуглас Коупленд

Просыпайся — мир живет.

— Ты говоришь это каждый год. Может, хватит вам стричь купоны и притворяться малоимущими.
— Уж позволь это нам, родной. Нам нравится изображать бедняков.

Причёска у неё – абсолютная продавщица-парфюмерного-отдела-магазин-Вулворта-штат-Индиана-год 1950-й. Ну знаешь – такая миленькая, но дура дурой и скоро-скоро найдёт себе приличного мужа, чтоб в халупе больше не маяться. Зато платье – аэрофлотовская-стюардесса-начала-шестидесятых – ну знаете, тотально-скорбного синего цвета, который был фирменным знаком русских в прежние времена, пока они не начали мечтать о плейерах «Сони» и кепках для Политбюро от самого Ги Ляроша. А какой макияж! Натуральная Мэри Квант, 70-е; а вдобавок – маленькие полихлорвиниловые клипсы с цветочками-аппликациями – точно такие наклейки лепили на свои ванны голливудские геи, году этак в 1956-м. Ей удалось ухватить сам дух скорби – она была там самой навороченной. Никто даже рядом не стоял.

В наши дни адской мукой становится буквально все: свидания, работа, вечеринки, погода… Может, дело в том, что мы больше не верим в нашу планету? А может, нам обещали рай на земле и действительность не выдерживает конкуренции с мечтами?
А может, нас просто надули. Как знать, как знать…

Карен, когда я слышу твой голос – словно кто-то сыплет мне на сердце груду жемчуга. Вот так.

… Твой питомец тебя не любит, просто ты его кормишь.

Слишком ярко на небе. Солнце светит где попало и когда попало. Ночь вышла из моды.

— Только представь: эти мерзкие, некрасивые домишки будут стоять здесь и после нашей смерти.
— Ты вгоняешь меня в тоску, Роджер.
— Эти халупы лишь доказывают, как ограничены взгляды, как низки цели.

Я решил, что она заметила медведя или вытащила из сумочки пистолет. Обернувшись, я увидел, что она застыла на полушаге.
— Спорим, — сказала она, — что если мы вот так вот замрём и не будем двигаться и дышать, то сможем остановить время.
И так мы и стояли в глухой лесной чаще, застыв на полушаге, пытаясь остановить время.

У каждого в жизни бывает «тайный властелин», Энди, некто, обладающий, сам того не ведая, необъяснимой властью над тобой. Это может быть парень в шортах, подстригающий вашу лужайку, или женщина, выдающая вам книги в библиотеке, — едва знакомый человек, за которым вы бы последовали, если бы однажды, придя домой, обнаружили на автоответчике его послание: «Брось все. Я люблю тебя. Поехали вместе во Флориду».

Завтра — это не то место, где хочется оказаться, будущее — это не то место, в котором есть смысл побывать.

– Мы с папой все обсудили и решили, что ты должна знать…Рак? Банкротство? Я уже не знала, что и думать.
– Мы с твоим папой решили, что мы больше ни во что не верим.
– В каком смысле, не верите?
– В самом прямом.
– Господи, мама… ты звонишь мне в понедельник с утра, чтобы сообщить, что вы с папой ни во что не верите?!
– Да.
– Ни в бога, ни в церковь? Вообще ни во что?
– Вообще ни во что.

Помню, как строила в голове планы, каким образом не сойти с ума до старости. «Если ходить в кино хотя бы дважды в неделю: раз — в одиночку, второй — с подругой, то можно скоротать два вечера», «Не звони очень часто замужним подружкам, а не то распугаешь их своим отчаянием», «Не соглашайся быть крестной для детей слишком многих твоих подруг, или превратишься в старую деву из анекдотов», «Не пей больше трех рюмок в день: ты слишком любишь спиртное, так и спиться недолго».

Слушай, Жюльен, тебе двадцать два года, и у тебя недоразвиты лобные доли мозга. Можешь сколько угодно сейчас возмущаться и спорить, но это научный факт. Кстати, когда человек уверен, что он весь такой из себя замечательный и поэтому якобы вправе презирать всех и вся — это как раз показатель, что его лобные доли еще не развились до конца. На самом деле все твое поведение — это обычное биологическое клише. Для окончательного становления твоему мозгу нужно еще два-три года, а пока что ты просто биологический робот, и все твои мысли и чувства суть продукты неполноценных кортикальных сигналов и минутных капризов, обусловленных буйством гормонов. Так что не надо выделываться, молодой человек. Потому что ты можешь считать себя самым крутым, но для меня твое хамство — не проявление яркой индивидуальности, а всего-навсего нежелательная и до смерти скучная помеха.

— Ричард, будущее — не такое уж хорошее место. Не знаю, как это объяснить. Оно — жестокое, что ли? Я сегодня ночью это увидела. Мы все были там. Я видела нас… нет, нас не мучили, не пытали, мы все были живы, и все… все стали старше… средних лет или что-то вроде того, но… «смысл» исчез. А мы этого даже не заметили. Мы сами стали бессмысленными.

Квакуша, Бони, Жирар — твои персонажи сияют счастьем, они как лимонный щербет, как сахарная вишня в ликёре, они почти святые. Вот про кого мне надо было рассказывать тебе по ночам, а не требовать список совершённых за день грехов.

Имей в виду: ты бьешься за последнее место в состязаниях, где других участников нет.

Я подозрительно отношусь к молодым, которые считают своим любимым писателем Генри Джеймса или ещё какого-нибудь покойника. Представьте, что вы спрашиваете юную девушку о любимом музыканте, а она в ответ называет Вивальди. Поверите вы ей? С возрастом начинаешь больше ценить классику, но эти книги не так обнадёживают, как любимые.

Если это и была любовь, то какая-то низкокалорийная.

Инструкция не документ.