Цитаты Алана Брэдли

— Считается, что надо класть чайную ложку чая на каждого человека и добавлять ещё одну на чайник. Не счесть, сколько раз миссис Мюллет повторяла это старинное правило: «Ложку для вас, ложку для меня и ложку на чайник». Без этих заклинаний у чая будет другой вкус.

Мне доводилось замечать, что толпа людей даже в просторном помещении заставляет почувствовать себя другим человеком. Возможно, подумала я, когда мы начнем дышать чужим дыханием, когда неугомонные атомы их тел начинают смешиваться с нашими, мы берем что-то от их личности, как кристаллы в снежинке. Возможно, мы становимся чем-то большим и одновременно чем-то меньшим, чем мы есть.

Мир, как недавно заметил по радио мистер Партридж, катится в лингвистические тартарары.

Я не нуждаюсь в услугах Флавии Де Люс по устройству моей социальной жизни, — отрезала Фели. — Мне не нужен секретарь, но если когда-нибудь я почувствую необходимость — когда-нибудь, в очень, очень отдаленном будущем, я дам тебе шанс провалиться.

— Она нуждается не в утешении, — сказал Дитер, — а в женском плече. Вы понимаете, что я имею в виду?
Что ж, женское плечо — это женское плечо. Что тут непонятного.

Закрытая дверь.
Есть такой тип людей, для которых закрытая дверь – это вызов, соблазн, брошенная перчатка, и я одна из них. Закрытая дверь – это не просто тайна, которую надо разгадать, это оскорбление. Пощечина.

Даффи плохо соображает по утрам с тех пор, как научилась читать. Три часа ночи для нее — это середина дня. Она укрывается одеялом, включает свой верный фонарик марки «Эверди» и читает какого-нибудь пухлого Диккенса.

Медузообразной массой мы поползли к выходу.

Я довольно рано в жизни узнала, что ничто разум не любит больше, чем нервировать себя странными историями, как будто наши извилины — не более чем отряд маленьких пухлых девочек-скаутов, собравшихся над походным костром в темноте черепа.

Из «Книги золотых правил Флавии»: если тебя застали за руганью, дави на жалость.

Я проверила многочисленные ловушки, которые всегда оставляю для неосторожных нарушителей: волоски на шкафах, смятые клочки бумаги, там и сям рассованные по ящикам (исходя из предположения, что ни один воришка не сможет удержаться и не расправить их) и, за каждой из внутренних дверей, наперсток, до краев наполненных раствором слаборастворимого ферроцианида железа, или желтой кровяной соли, который, если его пролить, не отмоют и семь горничных с семью швабрами за полгода.

Когда ты не помнишь свои сны, это хуже всего, поскольку ты возвращаешься в реальность, не зная, что делала и где была.

Когда нам страшно, мы несем черуху в надежде, что наше притворство вернет все на свои места.
Некоторые люди приходили на гильотину с вопросом: «Я не опоздал?»

Единственный сосуд, в котором можно изучать душу, — это живое человеческое тело, поэтому ее так же сложно изучать, как и мексиканские прыгающие бобы.

— Как вы знаете, мисс Флавия, моя память не такая, как прежде.
— Ничего-ничего, Доггер, — ответила я, похлопывая его по ладони. — Моя тоже. Да вот, не далее как вчера я держала в руке щепотку мышьяка и куда-то положила его. И ради всего святого, не могу вспомнить, что я с ним сделала.
— Я нашел его в масленке, — сказал Доггер.

Решение, типичное для де Люсов: бесспорно логичное и одновременно безумное, словно мартовский заяц.

А – это аспид, что спит под скалой,
Б – браконьер бородатый и злой,
В – это вор… Черт возьми, я не собираюсь плакать! Совершенно точно нет!
Вместо аспидов и воров отвлекусь-ка я, повторяя яды: А – аммиак: подышал – задохнулся,
Б – барбитал: проглотил – не проснулся…

Полагаю, мне следовало сказать что-нибудь вежливое, успокаивающее. Но я этого не сделала. Я поступила так, как сделала бы любая разумная девочка в моих обстоятельствах: драпанула.

Один из аспектов ядов, на который зачастую не обращают внимание, — это удовольствие, когда тайно злорадствуешь, представляя, как используешь его.

Случается, отцы с выводком дочерей перебирают их имена в порядке рождения, когда хотят позвать младшую, и я давно привыкла, когда ко мне обращаются «Офелия Дафна Флавия, черт побери».